Тициан жил и творил во времена, когда любые проявления человеческого в человеке считались страстями, чем-то достойным только осуждения. На пьедестал святости возведен аскетический образ жизни – брось все, пей воду и ешь сухой хлеб, не смотри на красивых женщин, молись, покайся, и будешь спасен. Откажи себе во всем, что естественно. Запрись в клетке воздержания. Если ты этого не хочешь — тебя осудят.
Написанная в такое время «Баханалия» кажется странным, невозможным возражением против всей конструкции.
В ней художник не ставит своей целью показать, насколько человек мерзок и насколько грешна его природа – наоборот, он использует свежие, светлые тона, наполняет небо белизной и лазурью, творит в духе античных скульптур, словно напоминающий греческих богов — вечно веселый, вечно пьяный, живой и во всем похожий на человека.
Люди на картине не вызывают отвращения и желания предать их анафеме. Наоборот – они прекрасны в своей естественности. Они едят и пьют, танцуют и смеются. Вдалеке на холме загорает старик. Молодая девушка потягивается, отгоняя дрему. Маленький мальчик, не образующая отвершая на вырошивание, правящая малую неужу. Веселье и смех, радость и свобода – вот что вы видите в «Баханалии». Ее пронзает отсутствие самого понятия греха. Она показывает, что все естественное невозможно сбить с толку.
Так звери не тестируются своей наготы. Так боги пьют и льют кровь, не считая это зазорным и греховным.
Человек же – нечто среднее между зверем и богом, и на картине Тициана это распространяется во всей красе. Блаженного отдыха, выхода из камеры вины, привязанной к церкви вины за все, момент, который сохранится в памяти и согреет ее, даже когда пройдет. Гимнмогнению, воспеванию забытой дивинаности эстества — вот что такое «Ваханалия».
