 |
| Алеко, Земфира и ее отец. Художник Н. Альтман |
Поэма «Цыганы» была написана Пушкиным в 1824 г., а впервые опубликована в 1827 г.
В этой статье представлен анализ поэмы «Цыганы» Пушкина: суть, смысл, идея произведения.
Все материалы по поэме «Цыганы»Все материалы по творчеству Пушкина
Анализ поэмы «Цыганы» Пушкина
(из статьи С. М. Бонди «Рождение реализма в творчестве Пушкина», 1978 г.)
…Сама по себе свобода не обеспечивает счастия — вот что хочет сказать Пушкин в поэме «Цыганы»…
Идейный смысл «Цыган», как документа мировоззренческого кризиса Пушкина, раскрывается не только в образе Алеко. Не менее важен с этой точки зрения и образ свободного цыганского общества и его представителей — старого цыгана и Земфиры. <…>
Считается, что осуждаемому Пушкиным эгоисту-насильнику Алеко он противопоставляет как воплощение своего собственного идеала свободной жизни в обществе цыганский табор и его представителя — старого цыгана, а как воплощение своего идеала свободной любви — Земфиру. К этому нередко присоединяется мысль о том, что, рисуя свободное цыганское общество, Пушкин дает (хотя и несколько идеализированное) изображение народа… Эта идея вызывает самые решительные возражения. <…>
…Пушкин все время подчеркивает в поэме, что его цыганы свободны, вольны и не трудятся. <…> Какой неправдоподобной в устах Пушкина клеветой на народ (то есть крестьян) было бы отождествление с ним ленивых и вольных цыган!
Пушкин в своей поэме давал не «изображение народа», а нарочитое противопоставление ему, искусственно созданное поэтом свободное общество, живущее без труда и общественного порядка («Мы дики, нет у нас законов»).
Пушкинские цыгане вольны, дики, то есть свободны от «оков просвещенья», они ленивы, не трудятся. Но не только. Пушкин рисует их трусливыми, робкими. Когда утром цыгане узнали, что пришедший в их табор чужой человек убил двух юных их товарищей — красавицу Земфиру и красавца молодого цыгана, — они почти никак не реагируют на это страшное преступление: они только встревожились и оробели. <…>
Робость — характерная черта пушкинских цыган. Эту характеристику их Пушкин повторяет еще раз устами старого цыгана, прямо противопоставляющего робких и добрых цыган смелому, гордому и злому Алеко. <…>
У пушкинских цыган нет законов, поэтому они не организуют суда над Алеко. Но если они «дики», им было бы естественно просто, без суда расправиться с ним. Однако они не только не убивают Алеко, они пальцем не касаются его, они даже не бранят, не упрекают его… И это вовсе не по каким-нибудь высоким принципиальным соображениям (у Пушкина нет и намека на это!), а просто потому, что они «робки и добры душою». Им до такой степени чуждо насилие, что они даже не изгоняют Алеко из своей среды, а просто сами уходят от него. Дважды повторяющиеся слова старого цыгана — «Оставь нас, гордый человек» и «оставь же нас» — обозначают, очевидно, не требование к Алеко уйти из табора, а просьбу не следовать за ними, когда они уйдут от него… <…>
Пушкинские цыгане — это анархическая община непротивленческого характера. Пушкин обнаружил удивительную глубину, ясность и проницательность мысли, когда именно такими чертами рисует общество, где царит полная, ничем не ограниченная свобода для действия его членов. Люди, ставящие выше всего личную свободу, могут объединяться в группу, в коллектив только при тех условиях, которые показывает Пушкин в своей поэме: во-первых, если требования личности у них очень невелики, примитивны, и, во-вторых, если чье-нибудь посягательство на их свободу, на их счастье, даже на их жизнь не встречает активного сопротивления с их стороны, если их свобода, вольность — «смиренная вольность», если они робки и добры душою… <…>
Верно подчеркнуто Пушкиным и отсутствие трудовой деятельности у его безгранично свободных цыган. Как только их общество стало бы трудовым обществом (а труд при этом неминуемо стал бы коллективным трудом) — сейчас же возникли бы общественные связи между членами коллектива, возникли бы те или иные обязанности каждого члена, непременно была бы ограничена идеальная свобода действий каждого, и сочиненная поэтом анархическая община превратилась бы в реальное общество, подчиненное неумолимым законам социальной жизни.
Таким образом, Пушкин в своих «Цыганах» показал, как выглядела бы в действительности та идеальная среда, где царит полная, неограниченная свобода для каждого и куда так жадно стремился его романтический герой, покидая «неволю душных городов».
Неужели же эта среда, эта «толстовская» непротивленческая, анархическая община была для Пушкина в 1824 году положительным идеалом общественности? Неужели же Пушкин, осудивший злого и смелого Алеко как эгоиста, собственника и насильника, противопоставлял ему как положительный идеал добродушных и робких непротивленцев — цыган?
Надо сказать, что никому из современников, первых читателей «Цыган», не приходила в голову эта мысль. Никто из них не понимал идею (или «цель», по тогдашней терминологии) поэмы в том смысле, что в ней, развенчав романтического героя — эгоиста и «неволю душных городов», Пушкин создает апофеоз «цыганской» свободы. Правда, современные читатели-романтики вообще неправильно понимали идею поэмы, видя в ней обычное (то есть возвышающее, идеализирующее) изображение традиционного романтического изгнанника. <…>
…Положение… о том, что для Пушкина эта цыганская община является общественным идеалом, который он противопоставляет индивидуализму Алеко — прочно вошло в наше литературоведение, хотя нет никаких оснований ни в самой поэме, ни в других высказываниях Пушкина считать, что он когда-нибудь мог видеть в ничем общественно не организованной, лишенной законов, трудовой деятельности общине ленивых, робких и добрых цыган — идеал общественного устройства!
Мысль Пушкина, как уже сказано, совершенно иная. Он показывает, что в реальной действительности, а не в романтической мечте должна была бы представлять собой эта «свобода» в ее полном осуществлении. …Пушкин показал в своей поэме, что не только любимый его романтический герой не способен к истинной свободе, что он «для себя лишь хочет воли», но что и эта «свобода» (в ее романтическом понимании) ничего привлекательного в себе не заключает: она осуществима только в среде добрых, робких, ленивых, бездельных и примитивных по своим потребностям людей, да и им она вовсе не гарантирует счастья.
Глубоко пессимистический вывод из этой поэтически доказанной «теоремы» Пушкин дает в заключительных стихах эпилога:
Но счастья нет и между вами,
Природы бедные сыны!
И под издранными шатрами
Живут мучительные сны,
И ваши сени кочевые
В пустынях не спаслись от бед,
И всюду страсти роковые,
И от судеб защиты нет. <…>
…Главная тогдашняя мысль Пушкина о том, что нет никакого выхода из трагических противоречий жизни, что бегство романтического героя от городской жизни в природу, к простым, свободным племенам бесполезно; и там то же самое! <…>
…Конец эпилога, задуманный Пушкиным как подведение идейного итога всей поэме, точно соответствует ее содержанию. <…>
Другая распространенная ошибка в понимании поэмы касается образа Земфиры. Пушкин будто бы рисует ее как свой идеал подлинной свободной любви, противопоставляемой эгоистической, собственнической любви Алеко. Стоит только внимательно прочитать «Цыган», чтобы стало ясно, как малоправдоподобна эта мысль. <…>
Нет никакого сомнения, что для Пушкина (даже в мрачную эпоху его кризиса) поведение старого цыгана по отношению к изменившей жене выше с моральной точки зрения, чем поведение Алеко. Но какие у нас основания считать, что любовь Земфиры (и Мариулы), не создающая никаких духовных связей между любящими, не налагающая на них никаких моральных обязательств, что эта «цыганская любовь» была для Пушкина идеалом свободной любви, а Земфира — идеалом свободно любящей женщины?
Как и в отношении общественной жизни, Пушкин показывает в поэме, что полная «свобода» любви, то есть возможность легко и без всяких препятствий внешних и внутренних отдаваться непосредственному чувству, осуществима только для общества примитивного, живущего почти животной жизнью. Абсолютная «свобода» в любви, говорит Пушкин своими «Цыганами», несовместима с подлинно человеческими отношениями, она отвергает всякие взаимные обязанности между любящими, всякие связи между ними — духовные, моральные, интеллектуальные, кроме физических. <…>
Неужели Пушкин такую любовь считал идеальным образцом свободной любви и женщину, подчиняющую все свои действия одной животной страсти, которая берет верх у нее даже над материнским чувством, рисовал как идеал женщины? Это совершенно неправдоподобно!..
Земфира никак не могла быть для Пушкина воплощением положительного идеала свободной любви. Да и вообще в поэме Пушкина нет ни одного «положительного», идеального образа. Она вся целиком критическая. В ней Пушкин с громадной лирической силой подвергнул «неумолимому суду», по выражению Белинского, и свой вчерашний идеал — образ романтического героя, и идеал романтической свободы как в общественной жизни, так и в любви. И приговор этого суда, окончательный вывод из поэмы был самый мрачный и безнадежный: романтический свободолюбивый герой — эгоист и нарушитель свободы; романтическая свобода в реальном осуществлении — удел ленивых, робких и добрых примитивных существ: абсолютная свобода в любви — это животные отношения, при которых неминуемо страдает сторона, любящая не «шутя», глубоко, по-человечески; счастья нигде нельзя найти, «и всюду страсти роковые, и от судеб защиты нет». <…>
…Содержание «Цыган» отражает… едва ли не самую глубокую фазу пушкинского мировоззренческого кризиса… <…>
Современники, как уже сказано, не поняли вовсе «Цыган» Пушкина (исключая, может быть, Жуковского).
(из статьи С. М. Бонди «Рождение реализма в творчестве Пушкина», 1978 г.)
Это был анализ поэмы «Цыганы» А. С. Пушкина: суть, смысл, идея произведения.
Все материалы по поэме «Цыганы»Все материалы по творчеству Пушкина
