 |
| Портрет А. Н. Островского. Художник В. Г. Перов |
Александр Николаевич Островский является одним из самых известных русских драматургов XIX века.
В этой статье представлена критика о творчестве Н. А. Островского, отзывы современников о роли драматурга в истории русской культуры.
Критика о поэтах и писателях
Критика о творчестве Н. А. Островского
Д. В. Аверкиев:
«Чаще всего по поводу пьес Островского приходится читать о самодурстве русского человека, о его грубости и невежестве. Непонимание русского быта становится все более и более повальной болезнью нашей словесности… <…>
Да, много значит любовь к быту! Она часто выкупает художественную недоделанность… <…> Две-три верные черты, выхваченные из жизни, много значат. И значат тем более, — что редко это встречается в нашей литературе; у нас всякий борзописатель хочет стать выше быта; любить его — низким почитает…»
(Д. В. Аверкиев, критический очерк, «Эпоха», 1864 г., №9)
Н. Н. Страхов:
«…Всегда, как только г. Островский коснется знакомых ему сторон быта, выходит яркая и прекрасная общая картина, колорит которой поражает метким подбором красок… <…>
…Он мастер составлять и освещать группы, но в этих группах отдельные лица только набросаны; г. Островский ограничивается либо простым очерком, абрисом данного лица, либо выставляет одни крупные, выдающиеся черты, за которыми трудно распознаются особенности личной душевной физиономии. Другими словами, у г. Островского вы не найдете личных характеров, а только более или менее общие психические типы… <…>
У нашего драматурга полная гармония между задачей писателя бытового и писателя-психолога… Как бытовые, так и психические типы эти целиком взяты из жизни… <…>
Развитие характеров может быть у г. Островского настолько, насколько это возможно при общих типах… <…> Островский есть писатель бытовой, в этом его сила… <…> Там, где Островский выходит из знакомого ему быта, лица становятся бледны и поражают психическою непоследовательностью… <…> Как изобразитель общих типов г. Островский во многом родственен с Мольером…»
(Н. Н. Страхов, «Заря», 1871, №2)
И. А. Гончаров:
«Островского обыкновенно называют писателем быта, нравов, но ведь это не исключает психической стороны: при неверностях психической стороны не могли бы быть верны быт и нравы… <…>
У Островского, конечно, не сложен психический процесс — он отвечает степени развития его героев… <…> Но у него нет ни одной пьесы, где бы не был затронут тот или другой чисто человеческий интерес, чувство, жизненная правда. Рядом с самодурством, в такой же грубой форме, сквозит человечность (например, в Любиме Торцове)… <…>
Сочинение действия — не его задача: да после вышесказанного о русской жизни она и не задача этой жизни. Ему как будто не хочется прибегать к фабуле — эта искусственность ниже его, он должен жертвовать ей частью правдивости, целостью характеров, драгоценными штрихами нравов, деталями быта — и он охотнее удлиняет действие, охлаждает зрителя, лишь бы сохранить тщательно то, что он видит и чует живого и верного в природе…»
(И. А. Гончаров, «Материалы, заготовляемые для критической статьи об Островском», 1873-1874 гг.)
Рецензия в газете «Биржевые ведомости»:
«Если у старых писателей сюжеты являются бедны и однообразны, то у молодых замечается, по большей части, полное отсутствие сюжетов; большинство их дальше очерков не идет. При этом замечается какая-то странная боязнь мало-мальски широкого обобщения… <…>
…Один ли Островский смотрит в угол и отличается низменным полетом художественного творчества и сжатостью мысли ? Не замечаете ли вы, что у каждого русского писателя есть свой маленький уголочек, в котором он топчется весь свой век?»
(анонимный автор, рецензия в газете «Биржевые ведомости», 1875 г., №70)
П. Д. Боборыкин:
«…Руководящею критикой последних пятнадцати лет был совершенно игнорирован вопрос о драме, как самостоятельной форме творчества… <…>
Строгого различия между миром комедии и драмы в новейшем творчестве нельзя почти провести. В истории нашего театра, быть может, только комедии Гоголя представляют собой обособление чисто комических эффектов, без всякой примеси так называемых положительных элементов. У Островского же жизнь вступила в гораздо большие права и сделала то, что театр этого драматурга представляет собою не только в разных своих полосах, но и в отдельных произведениях смешение двух родов, смешение, доходящее иногда до того, что пьесы, называемые комедиями, в сущности, чистые драмы, если не трагедии. Поэтому мне кажется, что делить театр Островского на две резкие половины невозможно, не прибегая к большим натяжкам… <…>
Комедиями нравов окажутся все пьесы Островского с чисто комическим или полукомическим оттенком. Главное, преобладающее содержание его театра и заключается в нравах, в изображении среды, и таком изображении, которое, по богатству подробностей, по характеристикам целых полос быта, представляет нечто небывалое в европейской литературе, нечто беспрестанно уклоняющееся в область описательной и повествовательной беллетристики. Нельзя назвать ни одной комедии, ни одних сцен Островского, не подходящих более или менее к этой первой рубрике… <…>
Люди из темного царства: купцы, чиновники, приказные, всякого рода разночинцы, говорят прекрасным своеобразным языком, проникнутым всеми особенностями настоящей бытовой речи… »
(П. Д. Бобрыкин, статья «Островский и его сверстники», «Слово», 1878, №№ 7 и 8)
Н. К. Михайловский:
«…В последнее время талант Островского как бы несколько поблек… <…> Действительно, язык Островского до конца дней его оставался образцовым русским языком, сильным, метким, образным, и едва ли кто-нибудь из самых крупных наших писателей может с ним в этом отношении померяться. Но я не думаю, чтобы талант Островского под конец жизни в самом деле ослабел. <…>
Восстанавливая в своей памяти длинный-длинный ряд героев и героинь Островского, невольно представляешь их себе снабженными либо волчьим ртом, либо лисьим хвостом, либо тем и другим. Психология насилия и обмана в их бытовой русской форме — этим и исчерпывается содержание чуть не всех произведений Островского и, во всяком случае, тех, которые еще долго будут нам напоминать его, которые для него наиболее характерны и в то же время составляют поистине драгоценный вклад в русскую литературу и сценическое искусство… <…>
Но ему не чужда была и глубоко трагическая струя. В числе его героев и героинь есть немало таких, которые изнемогают от плаванья в безбрежном море наглого издевательства и подлой лжи, изнемогают и — тонут…»
(Н. К. Михайловский, некролог, «Отечественные записки», июнь 1886 г.)
Е. Гаршин:
«…Необыкновенная поэтичность и колоритность, глубина затронутых… душевных конфликтов, живость драматического движения, богатое разнообразие и пластичность изображенных… характеров, и высота лежащих в основе их нравственных понятий… <…>
…Купечество — это то же серое крестьянство, только разжиревшее и разбогатевшее. Цивилизация коснулась этого общественного элемента лишь настолько, насколько она дала ему, в виде денежной силы, возможность проявлять свою дикость во всю ширь… <…>
В жизни общества есть периоды, отличающиеся отсутствием какой бы то ни было определенности характеров. Мы переживаем именно такой межеумочный период. Перед художником мелькают какие-то «образы без лиц, без протяжений и границ». И напрасно обвинять художника, что он опустился в последние годы своей творческой деятельности. Нет, не он опустился, а общество перестало питать его воображение. <…> В области умственных и нравственных воззрений, в сфере циркулирующих в обществе мнений по текущим вопросам видишь только общее шатание мысли из стороны в сторону…»
(Е. Гаршин, статья «Драмы Островского как основа народного репертуара», 1886 г.)
Д. Коропчевский:
«Он [Островский] показал нам не более не менее, как постепенный рост денежной силы в нашем обществе. Его дикие купцы, величавшиеся только в «городе» и в своих семьях, постепенно выступили на первый план и потеснили дворянский, грибоедовский класс не только в Москве, но и во всей России. Явления «наживы» и «хищения» только в последнее десятилетие уже настолько бросаются в глаза, что ими начала усердно заниматься и драматургия и беллетристика. А Островский угадал их значение ещё сорок лет тому назад и дал нам обширный ряд произведений, в которых можно проследить генезис этих явлений от их зачаточных форм до современных. Понимаемая в таком смысле задача Островского едва ли нуждается в доказательстве ее крупного общественного значения… <…>
Подавляющая и развращающая сила денег — вот главная тема почти всех бытовых пьес Островского. В обширной перспективе, какую они представляют, начиная от тридцатых и кончая восьмидесятыми годами, получается грандиозная и жестокая картина… <…>
Денежное рабство у бедных, денежный деспотизм у богатых и общее поклонение деньгам одинаково проникают и комедии Островского, посвященные миру чиновников и культурных людей… <…>
У драматурга… …только два орудия — живость действия и характерность языка… <…> Тем и другим Островский обладал в высшей степени. Так называемая экспозиция так искусно скрыта у него, что она почти нигде не замечается; через короткое время его лица уже нам знакомы, и мы имеем уже характеристику каждого из них. Еще выше должен быть поставлен язык его пьес… <…>
Уходя, Островский оставил нам «театр» в западноевропейском смысле этого слова, превосходящий, как произведение одного человека, «театры» всех современных драматургов. Значение его как изобразителя целой обширной сферы нашего общества и как творца народной драмы не преходящее, не временное. Оно должно будет расти…»
(Д. Коропчевский, очерк «Бытописатель денежной силы», журнал «Дело», 1886 г.)
А. М. Скабичевский:
«Островский был реалист в истинном и полном смысле этого слова. Ни одного характера, ни одного типа не найдете вы в его пьесах безусловно идеального, который служил бы полным воплощением всего, что только представлял писатель в своем воображении лучшего в жизни, да чтобы еще и это лучшее было во сто крат преувеличено силой творческого увлечения. Чуждался он, в свою очередь, и столь широких обобщений, чтобы иметь дело с какими-либо основными качествами человеческой природы, с игрой страстей, с проявлением тех или других добродетелей или пороков в их общечеловеческой, психологической сущности, что мы видим, например, у Шекспира. Островский выводил живых людей во всей сложности социальных и индивидуально-психических элементов, в какой мы встречаем их в самой жизни… <…>
В начале семидесятых годов ко всем невзгодам присоединился ропот критиков на то, что он исписался, повторяется, что новые комедии его далеко не имеют прежней силы. Но если в этом и была доля правды, и Островскому не суждено уже было написать ни одной столь сильной пьесы, как «Свои люди» и «Гроза», все-таки сетования рецензентов были преувеличены… <…>
До конца дней Островский чутко присматривался ко всему, что его окружало, и представил ряд ужасающих картин того растления нравов, которое обусловливалось помещичьим разорением и жаждой легкой наживы… <…>
Направления и веяния времени, которым подчинялся Островский, отражались в пьесах его лишь до некоторой степени, и ни одному не отдавался он всецело, а шел своей самостоятельной дорогой, оставаясь непреклонно верен самому себе и повинуясь лишь призывам своего творчества… <…>
…Как истинно реальный писатель, никогда не упускавший из вида жизни во всей ее сложности и относительности, Островский не спешил воплощать свои идеалы в бесплотные образы просвещеннейших демократов, обладающих всеми совершенствами. Напротив того, очень часто, под радужною личиною высоких чувств и громких фраз, он разоблачал весьма неказистые качества героев, рисовавшихся передовыми светилами прогресса. В то же время он не упускал из вида светлых проблесков своих идеалов, откуда бы они ни исходили, из-под зипуна ли на первый взгляд грубого и неотесанного купчины, или из-под рубища бездомного бродяги-пропойцы… <…>
До такой универсальности не доходил еще ни один из наших писателей, кроме разве Пушкина и графа Л. Толстого… <…>
Пьесы Островского словно не оканчиваются, а прерываются, и автор старается внушить вам, что в жизни нет ни начала, ни конца, и не найдете вы в ней ни одного момента, после которого смело можно было бы поставить точку, так как далее следовала бы полная пустота…»
(А. М. Скабичевский, статья «Женщины в пьесах Островского», 1887 г.)
О. Миллер:
«…Островский выступил на дорогу, независимую от его великого учителя и сближавшую его с таким, также вполне самостоятельным, преемником Гоголя, как Достоевский… <…>
…некоторые из комедий Островского навсегда останутся в истории русской литературы наряду с знаменитыми комедиями Фонвизина, Грибоедова и Гоголя, а его исторические драмы, при всех своих именно драматических недостатках, все же будут занимать первые места после пушкинского «Бориса Годунова»…»
(Орест Миллер, «Русские писатели после Гоголя», ч.3, СПб., 1888 г.)
А. Незеленов:
«…Островский посмотрел на жизнь спокойно, беспристрастно, благодушно, взглядом здоровым, без увлечения бурными страстями, без идеализирования приподнятых или болезненных чувств, без крайнего отрицания, и в то же время с юмором трезвого ума, здравого русского смысла… <…>
Верным изобразителем нашей скорбной эпохи, глубоким сердцеведом является Островский в последнем периоде своей деятельности. В его комедиях, как в зеркале, отразилось наше бесцветное холодное прозябание, при котором такой простор всяким бессердечным дельцам, хищникам, алчущим наживы, и всяким развратникам…»
(А. Незеленов, монография «Островский в его произведениях», 1888 г.)
С. З. Бураковский:
«Достоинство Островского, как писателя, заключается не в одном только уменьи рисовать бытовые картины русской жизни. Помимо этого Островский отличается еще и тем, что превосходно знает натуру человека, умеет верно схватить черты развития того или другого чувства, подметить душевную борьбу, которая остается часто незаметною для простых смертных. У него есть пьесы, отличающиеся анализом чисто психологической задачи…
Относительно изображения характеров у Островского надо вообще заметить следующее: у него нет людей, которые обладали бы сильными страстями, как это мы видими, например, у Шекспира; но все характеры у нашего драматурга правдиво жизненны, у него нет лиц ходульных, напротив, все его герои и героини обладают такими качествами, которые каждый из нас может наблюдать и видеть в самой действительности, и не заключают в себе ничего карикатурного.
Наконец, особенность произведений Островского заключается в их народности. <…> В применении к произведениям Островского слово «народный» надо понимать в смысле «национальный». Особенность творчества Островского заключается в создании народных русских типов и в отношении к ним самого автора. В своих типах Островский умеет подметить коренные основы русского быта, черты его особенного понимания правды жизни, а также и уклонения от них. <…> Кроме того, главнейшее свойство народности Островского выразилось в его благодушном, гуманном отношении к явлениям жизни. Изображая в своих пьесах мир пороков и слабостей, обрисовывая людей, отступающих от законов нравственности, Островский, как поэт, никогда не впадает в мрачный тон и подобно Пушкину находит утешение в красоте и гармонии Божьего мира. <…> …Жизнерадостностью, рядом со всеми ужасами и пошлостями людской жизни, проникнуты все произведения нашего драматурга. <…>
…Раскрытие коренных основ народной русской жизни, создание типов, превосходно обрисовывающих склад нашего общества в различных его слоях, яркое и правдивое нравственное их освещение, наконец выразительный и живой язык, передающий самые тонкие оттенки народной русской речи, — вот те главнейшие заслуги Островского, благодаря которым имя этого самобытного художника должно занимать в истории отечественной словестности такое же видное место, какое занимают в ней имена Грибоедова и Гоголя.»
(С. З. Бураковский, книга «А. Н. Островский», СПб, 1904 г.)
Это была критика о творчестве Н. А. Островского, отзывы современников о роли драматурга в истории русской культуры.
Критика о поэтах и писателях
