 |
| «Песня про царя Ивана Васильевича…» Художник П. И. Коровин |
«Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова» является одним из самых известных произведений великого русского поэта и прозаика М. Ю. Лермонтова.
В этой статье представлен анализ поэмы «Песня про царя Ивана Васильевича…»: суть, смысл, идея, особенности произведения.
— Краткое содержание поэмы
— Все материалы по поэме
Анализ поэмы «Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова»
В. Г. Белинский:
«На первом плане видим мы Иоанна Грозного, которого память так кровава и страшна, которого колоссальный облик жив еще в предании и в фантазии народа… Что за явление в нашей истории был этот «муж кровей», как называет его Курбский? … <…> …Это была сильная натура, которая требовала себе великого развития для великого подвига; но как условия тогдашнего полуазиатского быта и внешние обстоятельства отказали ей даже в каком-нибудь развитии, оставив ее при естественной силе и грубой мощи, и лишили ее всякой возможности пересоздать действительность, — то эта сильная натура, этот великий дух поневоле исказились и нашли свой выход, свою отраду только в безумном мщении этой ненавистной и враждебной им действительности… Тирания Иоанна Грозного имеет глубокое значение, и потому она возбуждает к нему скорее сожаление, как к падшему духу неба, чем ненависть и отвращение, как к мучителю… Может быть, это был своего рода великий человек, но только не вовремя, слишком рано явившийся России, — пришедший в мир с призванием на великое дело и увидевший, что ему нет дела в мире; может быть, в нем бессознательно кипели все силы для изменения ужасной действительности, среди которой он так безвременно явился, которая не победила, но разбила его, и которой он так страшно мстил всю жизнь свою, разрушая и ее и себя самого в болезненной и бессознательной ярости… Вот почему из всех жертв его свирепства он сам наиболее заслуживает соболезнования; вот почему его колоссальная фигура, с бледным лицом и впалыми, сверкающими очами, с головы до ног облита таким страшным величием, нестерпимым блеском такой ужасающей поэзии… И таким точно является он в поэме Лермонтова: взгляд очей его — молния, звук речей его — гром небесный, порыв гнева его — смерть и пытка; но сквозь всего этого, как молния сквозь тучи, проблескивает наличие падшего, униженного, искаженного, но сильного и благородного по своей природе духа… <…>
Какая сильная, могучая натура [Кирибеевича]! Ее страсть — лава, ее горесть тяжела и трудна; это удалое, разгульное отчаяние, которое в молодечестве, в подвиге крови и смерти ищет своего утоления! Сколько поэзии в словах этого опричника, какая глубокая грусть дышит в них, — эта грусть, которая разрывает сильную душу, но не убивает ее, эта грусть, которая составляет основной элемент, родную стихию, главный мотив нашей национальной поэзии!<…>
…Повесть превращается для вас в мрачную драму, с трагическою катастрофою, и завязка уже готова, действие уже зародилось. Вы видите, что любовь Кирибеевича — не шуточное дело, не простое волокитство, но страсть натуры сильной, души могучей. Вы понимаете, что для этого человека нет середины: или получить, или погибнуть! Он вышел из-под опеки естественной нравственности своего общества, а другой, более высшей, более человеческой, не приобрел: такой разврат, такая безнравственность в человеке с сильною натурою и дикими страстями опасны и страшны. И при всём этом, он имеет опору в грозном царе, который никого не пожалеет и не пощадит, даже за обиду, не только за гибель своего любимца, хотя бы этот был решительно виноват.
Занавес поднят — и перед нами новая картина: молодой купец, статный молодец, Степан Парамонович, по прозванию Калашников, за прилавкою… <…>
Это другая сторона русского быта того времени; на сцене является представитель другого класса общества [купец Калашников]. Первое его появление на сцену располагает вас в его пользу; почему-то вы чувствуете, что это один из тех упругих и тяжелых характеров, которые тихи и кротки только до тех пор, пока обстоятельства не расколыхают их, одна из тех железных натур, которые и обиды не стерпят и сдачи дадут. Сильнее и сильнее щемит ваше сердце — чует оно недоброе, тем больше, что «молодому купцу, статному молодцу» задался не добрый день… <…>
…Семья Калашниковых… Превосходно очеркнул поэт… простоту родственных отношений наших предков, где право первородства было и правом власти, где старший брат заступал место отца для младших. И это сделано им не в описании, а в живой картине, в самом разгаре в высшей степени драматического действия. Этою сценою семейного совещания оканчивается вторая часть драматической поэмы: действующие лица и завязка действия уже резко обозначились, — и сердце наше замирает от предчувствия горестной развязки… <…>
Не правда ли: вам жаль удалого, хотя и преступного бойца [Кирибеевича]? С невыразимою тоскою повторите вы за поэтом жалобную мелодию, которою выразил он его падение?.. А между тем, вы же сами желали победы благородному купцу и гибели его преступному оскорбителю?.. Таково обаяние великих натур: как бы ни было велико их преступление, но, наказанные, они привлекают всё удивление и всю любовь нашу: — мы видим в них жертвы неотразимой судьбы, и братским поцелуем прощания и прощения в холодные, посинелые уста их запечатлеваем торжество восстановленной их смертию гармонии общего, которую нарушили было они своей виною…
Грозный царь воспалился гневом, и спрашивает Калашникова: вольною волею или нехотя убил он его верного слугу и лучшего бойца? Вероятно, Калашников мог бы еще спасти себя ложью, но для этой благородной души, дважды так страшно потрясенной — и позором жены, разрушившим его семейное блаженство, и кровавою местью врагу, не возвратившею ему прежнего блаженства, — для этой благородной души жизнь уже не представляла ничего обольстительного, а смерть казалась необходимою для уврачевания ее неисцелимых ран… Есть души, которые довольствуются кое-чем — даже остатками бывшего счастия: но есть души, лозунг которых — всё или ничего, которые не хотят запятнанного блаженства, раз потемненной славы: такова была и душа удалого купца, статного молодца, Степана Парамоновича Калашникова! Он сказал царю всю правду, скрыв, однако, причину своего мщения… <…>
Какая дивная черта глубокого знания сердца человеческого и древних нравов! Какая высокая, трагическая черта! Он охотно идет на казнь, и лишь просит царя «не оставить своей милостью милых детушек, молодой жены да двух братьев его». В ответе царя, резко, во всем страшном величии, выказывается колоссальный образ Грозного… <…>
А между тем, в согласии на милость жене, покровительстве детям и братьям осужденного проблескивает луч благородства и величия царственной натуры, и как бы невольное признание достоинства человека, который обречен судьбою безвременной и насильственной смерти!.. Какая страшная трагедия! Сама судьба, в лице Грозного, присутствует пред нами и управляет ее ходом!.. И едва ли во всей истории человечества можно найти другой характер, который мог бы с большим правом представлять лицо судьбы, как Иоанн Грозный!.. <…>
Вас огорчает, заставляет страдать горестная и страшная участь благородного Калашникова: вы жалеете даже и о преступном опричнике: понятное, человеческое чувство! Но без этой трагической развязки, которая так печалит ваше сердце, не было бы и этой могилы, столь красноречивой, столь живой, столь полной глубокого значения, и не было бы великого подвига, который так возвысил вашу душу, и не было бы чудной песни поэта, которая так очаровала вас… И потому, да переменится печаль ваша на радость, и да будет эта радость светлым торжеством победы бессмертного над смертным, общего над частным! Благословим непреложные законы бытия… <…>
Излагая содержание этой поэмы, уже известной публике, мы имели в виду намекнуть на богатство ее содержания, на полноту жизни и глубокость идеи, которыми она запечатлена: что же до поэзии образов, роскоши красок, прелести стиха, избытка чувства, охватывающего душу огненными волнами, свежести колорита, силе выражения, трепетного, полного страсти одушевления, — эти вещи не толкуются и не объясняются…»
(В. Г. Белинский, статья «Стихотворения М. Лермонтова», СПб, 1840)
Е. В. Розен:
«В собрании его стихотворений единственная в своем роде «Песня про Царя Ивана Васильевича…» Эти чисто-русские и древне-русские звуки производят самый приятный эффект посреди европейских мелодий байронизма. <…>
По истории известно, что и сам Иван Васильевич и опричники его не очень уважали святость брачных уз; тем более похвалы заслуживает автор, который сумел их облагородить, сохраняя основную черту их исторического характера. Казнь Калашникова достаточного рисует Грозного: но, к счастью, он спасается здесь видом справедливости, ибо Калашников благородно признался, что он вольною волею убил опричника в кулачном бою. А похвала царская за этот ответ по совести, и милость семейству и братьям казнимого, и самому Калашникову в том, что казнь будет совершена от нарядно одетого палача и при звоне в большой колокол, все это придает царю и историческое его величие. Кирибеевич объявляет себя настоящим опричником в поступке с женой купца; но автор сделал его занимательным сильною страстию его: он грустит даже на пиру царском, и с теплого местечка опричника простится в степи привольные. <…>
Заметьте еще, с каким искусством автор умел скрыть главную часть вины опричника, влагая рассказ об этом в уста купчихи; одно то, что она рассказывает, не могло задержать ее так долго… Уже нечего мужу расспрашивать: он знает опричников! Выказывать ясно между строками то, чего не написано, есть редкое искусство!»
(барон Е. В. Розен, статья «О стихотворениях Лермонтова», журнал «Сын Отечества», 1843 г., кн. 3)
В. В. Сиповский:
«Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова» стоит особняком в ряду произведений Лермонова: в ней нет совсем и тени того байронизма, который так характерен в других поэмах Лермонтова. Поэт в этой «песне» обнаружил в себе тонкое понимание народной поэзии и способность творить в народном духе.
В этой поэме все образы обрисованы ярко, жизненно и в то же время объективно, — в том эпически-бесстрастном духе, который является характерной чертой народного эпоса.
В лице купца Калашникова нарисовал он человека идеального, с точки зрения «Домостроя». Он сохраняет в себе все черты патриархального домовладыки, перед которым преклоняются жена и меньшие братья, и чада, и домочадцы… У него в доме строгий порядок, «благочиние» — и жизнь его течет спокойная и уравновешенная до того момента, пока в нее не врывается струя «бесчиния». Калашников — спокойная натура, в которой много скрытой мощи: ровно и гуманно он относится ко всем, но оскорблять себя не позволит. Следуя обычаям своего времени, большое значение придает он «общественному суду», — оттого «публичного» оскорбления он не прощает.
Удалой Кирибеевич — тоже образ чисто-русский: он из той же породы, что и Василий Буслаевич; — по духу своему он принадлежит той «вольнице», которой не по сердцу были заветные уклады московской жизни, правила Домостроя, — им душно было в рамках строгой жизни, — они не верят «ни в сон, ни в чох!, они не считаются с «общественным мнением» и живут для себя. Но в них, вместе с тем, есть тоскливое недовольство собой, — та скука, которая есть признак широкой натуры и больших запросов. Лучше всего психология таких людей разработана в русских разбойничьих песнях. Грозный царь в «Песне» обрисован особенно ярко: перед нами — живой образ царя, который свою ярость умеет скрывать под личиной мрачной иронии. Обрисовать этот характерный облик помогла Лермонтову опять народная поэзия: из разбойничьей песни «Не шуми, мати зеленая дубравушка» взята шутка грозного царя, — шутка, от которой пахнет смертью и виселицей…
Вообще, в произведениях Лермонтова можно много найти заимствований из народной поэзии: оттуда сумел он взять много красивых «общих мест» (постоянные эпитеты, описания), оттуда взял «запевы» и «прибаутки». По типу своему поэма Лермонтова относится к разряду «исторических песен», отчасти народных «баллад»…»
(В. В. Сиповский, «История русской словесности. Очерки русской литературы XIX ст. 40-60-ых годов», 1908 г.)
Д. Н. Овсянико-Куликовский:
«…Он [Лермонтов] … погрузившись в стихию русской народной поэзии, создал произведение глубоко-народное — по содержанию, по идее и по форме. И вместе с тем здесь нет и тени подражания народной поэзии. В нем элементы этой последней переработаны и возведены на ступень высшего художественного творчества. <…>
Лица, выведенные в «Песне», — купец Степан Парамонович Калашников, его жена Алена Дмитриевна, молодой опричник и сам грозный царь Иван Васильевич, — выписаны с изумительным мастерством в духе народного и, я сказал бы, также «иконописного» творчества: это — образы, которые приходится поместить посередине между «художественным типом» с одной стороны и «схематическими образами» — с другой. В них реализм типичности искусно слит со стереотипностью схематических фигур, как известно, преобладающих в народном эпосе. Но и в этом отношении Лермонтов не явился подражателем: в народном эпосе указанная особенности зависит просто оттого, что народное творчество остановилось на перепутьи между схемою и типом, — у Лермонтов же мы видим именно слияние, художественный синтез красок типичности с схематичностью абриса.
Как в зеркале, это отразилось и на самой форме: стих «Песни» — не подражание народному (былинному), а его переработка, — можно сказать, синтез стих нашей «искусственной» поэщии с народным. Как известно, стих былин не годится для чтения, — его мелодия при чтении пропадает, — она оживает только при пении. Напротив, мелодия стиха «Песни» не нуждается в пении, — чтобы обнаружиться. Сохранив общий склад и темп стиха былин, Лермонтов пробудил скрытую в нем мелодию и создал ритмическую форму необыкновенной красоты и силы, — при всей ее простоте и монотонности. <…>
«Песня», эпичная по содержанию, своеобразно-лирична по форме и является одним из совершеннейших образцов синкретизма лирики и образного творчества.»
(Д. Н. Овсянико-Куликовский, «М. Ю. Лермонтов : К столетию со дня рожд. великого поэта», СПб, изд-во «Прометей» Н.Н. Михайлова, 1914 г.)
А. В. Луначарский:
«Разве не изумительно, что в «Песне о купце Калашникове» выступает в качестве носителя бунта представитель третьего сословия? …Все там сводится к противопоставлению проснувшейся чести горожанина – царским капризам, царской силе самовластия. С другой стороны, Калашников взят Лермонтовым… как представитель народа…»
(А. В. Луначарский, «Лермонтов как революционер» – «Комсомольская правда», 1926, № 140)
Л. Гинзбург:
«…Соотношение между идеями добра и зла… …в «Песне про купца Калашникова» Лермонтов поставил те же проблемы на особом, фольклорно-историческом материале. В «Песне» демонический характер, мятежная, страстная натура – это опричник Кирибеевич…
Но герой «Песни» – не опричник, а купец Калашников, представитель демократической среды, защитник твердых жизненных устоев и правдолюбец… <…>
Монолог Калашникова – никак не уступка мещанской морали, с которой Лермонтов враждовал всю жизнь. Калашников, который, защищая свою честь, выходит на смертный бой с царским любимцем, – это излюбленная Лермонтовым сильная личность, но только движет ею не личный произвол. В отличие от царского опричника, Калашников не индивидуалист; его питают органические силы народной жизни. Минуя опустошенную современность, минуя абстрактную символику демонизма, Лермонтов обращается к народно-исторической стихии русской культуры, чтобы провести абсолютно четкую границу между правдой и неправдой, добром и злом. <…>
В «Песне» «демоническому» индивидуалисту Кирибеевичу Лермонтов противопоставляет Калашникова как воплощение народной силы и правды, как человека органических жизненных устоев. <…>
Как все герои Лермонтова, Калашников протестует, но протестует он не только от своего имени.»
(Л. Гинзбург, Творческий путь Лермонтова. — Л.: Худож. лит., 1940. — 223 с.)
С. Н. Дурылин:
«Начав в конце 20-х годов цикл поэм о мстителе и о священном долге мести, Лермонтов завершает этот цикл в 1837 г. «Песней про купца Калашникова». <…>
…Образ мстителя нашел свое воплощение в лице купца Степана Калашникова.
Остановимся на важнейшем из эпизодов «Песни». Царский опричник Кирибеевич оскорбил своей дерзкой лаской честную купеческую жену Алену Дмитревну. Поруганная, она возвращается домой к мужу, трепеща от обиды и горя. Купец Калашников, мстя за поруганную честь, убивает опричника в кулачном бою, на глазах у царя и толпы, собравшейся на потеху. Калашникова казнят за убийство опричника, а его могила, на распутьи трех дорог, остается памятником его чести и славной смерти. <…>
…В… поэму… «Песнь про купца Калашникова» — Лермонтов перенес всю драматическую ситуацию предшествующих произведений: непримиримая месть за поруганную честь женщины; месть человека, связанного с этой женщиной глубокой любовью; беспощадная месть в форме смертельного поединка, происходящего в присутствии многочисленной толпы, — все эти элементы драматической ситуации, разработанной в двух ранних поэмах, полностью перешли в «Песню». Но с каким, поистине невероятным, художественным преображением вошли все эти мотивы в «Песню»! <…>
Поэт удержал мотив крайнего потрясения, переживаемого оскорбленной женщиной, но какую высокоправдивую, простую и вместе с тем потрясающую форму нашел он теперь для него!
Вместо подчеркнутого мелодраматизма, вместо почти пародии на появление безумной Офелии в «Гамлете», пред нами отрывок из суровой трагедии, дышащий силой и правдой.
Вместо кроткой и покорной жертвы насилия, поверженной в безумие, пред нами сильная духом женщина, потрясенная обидой до глубины своего существа, но не теряющая ни отчетливого сознания своей беды, ни высокого чувства собственного достоинства. В то время как предыдущие жертвы насилия переносили свое оскорбление в пассивном состоянии безумия, Алена Дмитревна требует от мужа защиты своей чести — иначе сказать, возмездия своему обидчику… <…>
…От Степана Калашникова веет мощной правдой жизни, народности и истории. Недаром на эту фигуру так любил впоследствии заглядываться В. И. Суриков, живописец народной силы и народного мятежа. <…>
В «Песне»… Степан Калашников, с могучим подъемом и гордой силой, совершает подвиг своей мести: насильник, царский опричник, пал под его ударом. Гибнет Калашников от другой причины: от злобного гнева царя, оскорбленного карой, постигшей его опричника.
…От могилы «лихого бойца» Калашникова веет неуемною, буйною силою жизни. <…>
Давно взлелеянный Лермонтовым образ мстителя, пройдя через многие фазисы его романтической обработки, получил истинную жизненность лишь тогда, когда был перенесен поэтом на реальную почву действительности и родной истории. <…>
«Песня про купца Калашникова», замыкая собою долгий ряд произведений, написанных на тему о правой мести и герое-мстителе, представляет собою произведение, в котором «народное» оказывается лучшей художественной формой «реального», и обратно: «реальное» является лучшей художественной формой «народного».»
(Дурылин С. Н. На путях к реализму // Жизнь и творчество М. Ю. Лермонтова: Исследования и материалы: Сборник первый. — М.: ОГИЗ; Гос. изд-во худож. лит., 1941. — С. 163—250.)
Б. М. Эйхенбаум:
«В «Песне про царя» Лермонтова выступает уже как народный сказитель, как создатель эпоса. Это уже не биография героя-страдальца, а целая картина эпохи, развернутая в виде народного предания. <…>
Язык и стих «Песни» показывают очень близкое знакомство Лермонтова с русским народным творчеством, но замечательнее всего то, что Лермонтов здесь не просто заимствует или подражает, а создает нечто новое, оригинальное. <…>
Герой «Песни», купец Калашников, вступившийся за свою честь, гибнет как представитель народной правды, в полном сознании своей правоты и нравственной ценности своего смелого поступка. В обстановке тридцатых годов «Песня» Лермонтова прозвучала как своего рода призыв к борьбе с произволом…»
(Б. М. Эйхенбаум, «Поэмы. М. Ю. Лермонтов», изд-во «Москва: Детгиз», 1947 г.)
Это был анализ поэмы «Песня про царя Ивана Васильевича…» Лермонтова: суть, смысл, идея, особенности произведения.
Все материалы по «Песне про царя Ивана Васильевича»Все материалы по творчеству Лермонтова
