 |
| Портрет мужчины. Художник К. Е. Маковский |
Николай Николаевич Веденяпин является одним из второстепенных персонажей знаменитого романа «Доктор Живаго» Б. Пастернака.
В этой статье представлен цитатный образ и характеристика Веденяпина в романе «Доктор Живаго»: описание героя в цитатах.
— Краткое содержание романа— Все материалы по роману
Характеристика Веденяпина в романе «Доктор Живаго»
Господин Николай Николаевич Веденяпин является дядей главного героя — Юрия Живаго:
«Это был брат покойной и дядя плакавшего мальчика…»
О внешности Веденяпина известно следующее:
«К могиле прошел человек в черном, со сборками на узких облегающих рукавах.» (1902 г.)
«Николаю Николаевичу очень шла седина. Заграничный широкий костюм хорошо сидел на нем. Для своих лет он был еще очень моложав и смотрел красавцем.» (1917 г.)
Господин Веденяпин является бывшим священником, расстриженным по собственному прошению:
«…расстриженный по собственному прошению священник Николай Николаевич Веденяпин.»
Когда у маленького Юры Живаго умирает мать, господин Веденяпин берет мальчика под свою опеку:
«Он подошел к мальчику и увел его с кладбища.»
До 1905 г. Веденяпин несколько лет работает в издательстве прогрессивной газеты на юге России. Здесь на юге Юра Живаго проводит несколько лет под опекой дяди:
«На другой день они с дядей должны были уехать далеко на юг, в один из губернских городов Поволжья, где отец Николай служил в издательстве, выпускавшем прогрессивную газету края.»
Веденяпин становится кумиром юного Юрия Живаго и властителем его юношеских дум:
«Это было поразительное, незабываемое, знаменательное свидание! Кумир его детства, властитель его юношеских дум, живой, во плоти опять стоял перед ним.»
Николай Николаевич оказывает большое влияние на характер своего племянника Юры. Влияние дяди двигает Юру вперед и освобождает:
«Юра понимал, насколько он обязан дяде общими свойствами своего характера.»
«Юру дядино влияние двигало вперед и освобождало…»
Также Веденяпин оказывает большое влияние на друга Юры, юного Мишу Гордона. Тот в итоге поступает в университет изучать философию и интересуется богословием:
«Еще больше, чем на Юру, действовал круг этих мыслей на его приятеля. Под их влиянием Миша Гордон избрал своей специальностью философию. На своем факультете он слушал лекции по богословию и даже подумывал о переходе впоследствии в духовную академию.»
«Но ведь тут я не скажу тебе ничего нового. Все эти мысли у меня, как и у тебя, от твоего дяди.» (Миша Гордон — Юрию Живаго о Веденяпине)
Господин Веденяпин все время идет дальше других и жаждет чего-то нового:
«Скоро среди представителей тогдашней литературы, профессоров университета и философов революции должен был появиться этот человек, который думал на все их темы и у которого, кроме терминологии, не было с ними ничего общего. Все они скопом держались какой‑нибудь догмы и довольствовались словами и видимостями, а отец Николай был священник, прошедший толстовство и революцию и шедший все время дальше. Он жаждал мысли, окрыленно вещественной, которая прочерчивала бы нелицемерно различимый путь в своем движении и что‑то меняла на свете к лучшему и которая даже ребенку и невежде была бы заметна, как вспышка молнии или след прокатившегося грома. Он жаждал нового.»
Господин Веденяпин является свободным человеком без предубеждений против чего-то непривычного. Юному Юре Живаго нравится быть с дядей, который похож на покойную мать мальчика:
«Юре хорошо было с дядей. Он был похож на маму. Подобно ей, он был человеком свободным, лишенным предубеждения против чего бы то ни было непривычного.»
Веденяпин, как и его племянник Юрий, является творческим характером:
«Встретились два творческих характера, связанные семейным родством…»
У господина Веденяпина есть дворянского чувство равенства со всем живущим:
«Как у нее, у него было дворянское чувство равенства со всем живущим.»
Николай Николаевич считает, что всякая стадность — прибежище неодаренности и что истину ищут только одиночки:
«Попадаются люди с талантом, – говорил Николай Николаевич. – Но сейчас очень в ходу разные кружки и объединения. Всякая стадность – прибежище неодаренности, все равно верность ли это Соловьеву, или Канту, или Марксу. Истину ищут только одиночки и порывают со всеми, кто любит ее недостаточно.»
По мнению Веденяпина, человек должен сохранять верность бессмертию и быть верным Христу. Он считает, что Евангелие помогает человеку двигаться вперед и развиваться:
«Есть ли что-нибудь на свете, что заслуживало бы верности? Таких вещей очень мало. Я думаю, надо быть верным бессмертию, этому другому имени жизни, немного усиленному. Надо сохранять верность бессмертию, надо быть верным Христу!»
«Я сказал – надо быть верным Христу. Сейчас я объясню. Вы не понимаете, что можно быть атеистом, можно не знать, есть ли Бог и для чего он, и в то же время знать, что человек живет не в природе, а в истории, и что в нынешнем понимании она основана Христом, что Евангелие есть ее обоснование. А что такое история? Это установление вековых работ по последовательной разгадке смерти и ее будущему преодолению. Для этого открывают математическую бесконечность и электромагнитные волны, для этого пишут симфонии. Двигаться вперед в этом направлении нельзя без некоторого подъема. Для этих открытий требуется духовное оборудование. Данные для него содержатся в Евангелии.»
Господин Веденяпин не ведет дневник, но один-два раза в году записывает интересные мысли в тетрадь:
«Он не вел дневников, но раз или два в году записывал в толстую общую тетрадь наиболее поразившие его мысли. Он вынул тетрадь и стал набрасывать крупным разборчивым почерком.»
У Николая Николаевича крупный разборчивый почерк:
«…крупным разборчивым почерком.»
Господин Веденяпин все понимает с первого взгляда и умеет хорошо выражать свои мысли:
«Он так же, как она, понимал все с первого взгляда и умел выражать мысли в той форме, в какой они приходят в голову в первую минуту, пока они живы и не обессмыслятся.»
В конце 1905 г. Веденяпин переезжает с юга России сначала в Петербург, а затем в Москву. Он пристраивает племянника Юру в семью своих друзей, профессоров Громеко:
«Когда из приволжского захолустья Николай Николаевич переехал в Петербург, он привез Юру в Москву в родственный круг Веденяпиных, Остромысленских, Селявиных, Михаелисов, Свентицких и Громеко.»
«Юру перевели в профессорскую семью Громеко, где он и по сей день находился. У Громеко Юру окружала завидно благоприятная атмосфера.»
В Москве Николай Николаевич ведет лекции в разных заведениях:
«Каждый день лекции и доклады, не дадут опомниться. То на Высших женских, то в Религиозно‑философском, то на Красный Крест, то в Фонд стачечного комитета.»
«Выволочнов пришел просить Николая Николаевича выступить в какой-то школе в пользу политических ссыльных.
– Я уже раз читал там.
– В пользу политических?
– Да.
– Придется еще раз.
Николай Николаевич поупрямился и согласился.»
В январе 1906 г. Веденяпин уезжает за границу, в Швейцарию. Там он пишет книгу, которую давно задумал:
«В январе тысяча девятьсот шестого года, вскоре после отъезда Николая Николаевича за границу…»
«Из этой кутерьмы он удрал сюда, в тишь да гладь Первопрестольной, писать задуманную им книгу.»
«Забраться бы в Швейцарию, в глушь лесного кантона. Мир и ясность над озером, небо и горы, и звучный, всему вторящий, настороженный воздух.»
Николай Николаевич много лет живет в Швейцарии. По данным на ноябрь 1911 г. он живет в Лозанне (Швейцария). Там он публикует свои книги на русском языке и в переводах. В своих книгах он размышляет на разные философские темы. Судя по всему, его книги распространяются и в России:
«Юра понимал, насколько он обязан дяде общими свойствами своего характера. Николай Николаевич жил в Лозанне. В книгах, выпущенных им там по‑русски и в переводах, он развивал свою давнишнюю мысль об истории как о второй вселенной, воздвигаемой человечеством в ответ на явление смерти с помощью явлений времени и памяти. Душою этих книг было по‑новому понятое христианство, их прямым следствием – новая идея искусства.»
Со временем Николай Николаевич становится известным писателем-философом. Так, Лара Гишар знает о его творчестве еще до Первой мировой войны:
«Ни одна из книг, прославивших впоследствии Николая Николаевича, не была еще написана. Но мысли его уже определились. Он не знал, как близко его время.» (о Веденяпине в 1903 г.)
«– …Слышала ты когда‑нибудь имя Николая Веденяпина?
– Ну конечно. До знакомства с тобой, и потом, по частым твоим рассказам. О нем часто упоминает Симочка Тунцова. Она его последовательница.»
После революции 1917 г. Николай Николаевич приезжает с визитом в Москву:
«– Постой. Слушай. Новость. И какая! А я и забыла. Николай Николаевич приехал.
– Какой Николай Николаевич?
– Дядя Коля.
– Тоня! Быть не может! Какими судьбами?
– Да вот, как видишь. Из Швейцарии. Кружным путем на Лондон. Через Финляндию.»
Судя по всему, Веденяпин приезжает в Россию посмотреть на революцию, а после хочет вернуться в Швейцарию. В Швейцарии у него есть молодая возлюбленная (вероятно, уже не первая):
«Говорили, что в Швейцарии у него осталась новая молодая пассия, недоконченные дела, недописанная книга и что он только окунется в бурный отечественный водоворот, а потом, если вынырнет невредимым, снова махнет в свои Альпы, только его и видали.»
По пути в Москву Веденяпин заезжает в Петербург. Там он увлекается идеями большевиков. По словам Тони Громеко, Веденяпин изменился на в лучшую сторону:
«Очень изменился, ты разочаруешься. Проездом застрял в Петербурге, обольшевичился. Папа с ним до хрипоты спорит.»
Веденяпин поддерживает большевиков и левых социалистов-революционеров. Профессор Громеко осуждает Веденяпина за то, что тот «съехал в яму» в своих политических взглядах:
«Он был за большевиков и часто называл два левоэсеровских имени в качестве своих единомышленников: журналиста, писавшего под псевдонимом Мирошка Помор, и публицистки Сильвии Котери.
Александр Александрович ворчливо упрекал его:
– Просто страшно, куда вы съехали, Николай Николаевич! Эти Мирошки ваши. Какая яма! А потом эта ваша Лидия Покори.»
В 1917 г., находясь в гостях в Москве, Николай Николаевич ведет себя как приезжий человек. Он хладнокровно-шутливо говорит о политике в России, тогда как ситуация в стране очень серьезная:
«Его удивило спокойствие Николая Николаевича, хладнокровно шутливый тон, которым он говорил на политические темы. Его умение держать себя превышало нынешние русские возможности. В этой черте сказывался человек приезжий. Черта эта бросалась в глаза, казалась старомодною и вызывала неловкость.»
Несмотря на долгую разлуку, Веденяпин и его племянник Юрий по-прежнему тепло относятся друг к другу и, встретившись, искренне радуются общению:
«Он вернулся в день приезда племянника и был в городе. Юрий Андреевич видел его уже два или три раза и успел наговориться с ним, наохаться, наахаться и нахохотаться.»
«Ах, но ведь совсем не то, не то наполнило первые часы их встречи, заставило бросаться друг другу на шею, плакать и, задыхаясь от волнения, прерывать быстроту и горячность первого разговора частыми паузами.»
Когда Веденяпин и Юрий разговаривают наедине, они забывают о разнице в возрасте и просто радуются общению:
«…но едва лишь речь зашла о главном, о вещах, известных людям созидательного склада, как исчезли все связи, кроме этой единственной, не стало ни дяди, ни племянника, ни разницы в возрасте, а только осталась близость стихии со стихией, энергии с энергией, начала и начала.»
Веденяпин и его племянник Юрий Живаго отлично понимают друг друга, когда говорят о творчестве и других вещах. Юрий считает отзывы дяди проницательными, меткими, окрыляющими и увлекательными:
«За последнее десятилетие Николаю Николаевичу не представлялось случая говорить об обаянии авторства и сути творческого предназначения в таком соответствии с собственными мыслями и так заслуженно к месту, как сейчас. С другой стороны, и Юрию Андреевичу не приходилось слышать отзывов, которые были бы так проницательно-метки и так окрыляюще-увлекательны, как этот разбор.
Оба поминутно вскрикивали и бегали по номеру, хватаясь за голову от безошибочности обоюдных догадок, или отходили к окну и молча барабанили пальцами по стеклу, потрясенные доказательствами взаимного понимания.»
Однако в окружении других людей Веденяпин теперь ведет себя неузнаваемо:
«Так было у них при первом свидании, но потом доктор несколько раз видел Николая Николаевича в обществе, и среди людей он был другим, неузнаваемым.»
В Москве Веденяпин чувствует себя гостем:
«Он сознавал себя гостем в Москве и не желал расставаться с этим сознанием. Считал ли он при этом своим домом Петербург или какое‑нибудь другое место, оставалось неясным. Ему льстила роль политического краснобая и общественного очарователя. Может быть, он вообразил, что в Москве откроются политические салоны, как в Париже перед конвентом у мадам Ролан.»
Посещая московских приятельниц, Веденяпин высмеивает их и их супругов за половинчатость взглядов:
«Он захаживал к своим приятельницам, хлебосольным жительницам тихих московских переулков, и премило высмеивал их и их мужей за их половинчатость и отсталость, за привычку судить обо всем со своей колокольни.»
Находясь в Москве, Веденяпин щеголяет перед знакомыми газетной начитанностью:
«И он щеголял теперь газетной начитанностью, точно так же, как когда‑то отреченными книгами и текстами орфиков.»
Судя по всему, вскоре после революции 1917 г. Веденяпин оставляет Россию и возвращается в Швейцарию. О дальнейшей судьбе героя ничего не известно.
Таков цитатный образ и характеристика Веденяпина в романе «Доктор Живаго» Б. Пастернака: описание героя в цитатах.
— Краткое содержание романа— Все материалы по роману
