Лентулова в свое время ласково называли русским футуристом, и во многом это было правдой. Его работы, выходящие за рамки образа, отличающиеся сильной динамикой и непонятной для широкой публики проблематикой, все несли на себе печать футуризма, чтобы считаться принадлежащими к этому движению.
Но если футуристы, как правило, обращались к будущему — к промышленным городам, вырастающим за собственные границы, тянущимся ввысь и бороздящим невероятным сочетанием граней по законам перспективы
— тогда Лентунов, наоборот, обратился к прошлому. В его картинах соединилось, казалось бы, несовместимое – седая древность русской классической архитектуры, старинные постройки, пережившие века и новомодное течение художественного стиля, где все смешано и перевернуто с ног на голову.
Василий Блаженный изображает не только одноименный собор, хотя купола (даже ярче, чем в жизни) несомненно присутствуют на картине, но как бы всю Москву с ее старым Арбатом, Красной площадью, Хагерингом. Несколько столетий жизни большого города уместились в кадре картины. В нем нарушена перспектива, цвета кажутся невероятно яркими и оттого несколько аляповатыми.
Больше всего он напоминает тот узор, который можно увидеть, заглянув в калейдоскоп, — здесь он яркий, красивый, праздничный, — но стоит только немного встряхнуть трубочку, и она снова рассыплется и сложится. В случае с картиной вы ожидаете, что на ней вдруг появится Исаакиевский собор из Санкт-Петербурга или Спас-на-Крови из Екатеринбурга. Что в нем появится другой город — он будет выделяться и также выделяться из картины, и казаться невозможным, не таким, каким его можно увидеть с точки зрения зрителя, а как бы обволакивающим и заключающим его в себе.
Такое впечатление оставляет невозможная динамика — замкнутое, застывшее движение, которое в любой момент готово раскрутиться дальше.
