 |
| Миша Гордон (актёр Кирилл Пирогов) |
Миша Гордон является одним из второстепенных персонажей знаменитого романа Бориса Пастернака «Доктор Живаго».
В этой статье представлен цитатный образ и характеристика Миши Гордона в романе «Доктор Живаго»: описание героя в цитатах.
— Краткое содержание романа
— Все материалы по роману
Миша Гордон в романе «Доктор Живаго»
Полное имя героя — Михаил Григорьевич Гордон. Судя по всему, Миша Гордон родился и вырос в Оренбурге. Он является сыном адвоката (присяжного поверенного). Помимо отца и матери у Миши есть сестры:
«В поезде в купе второго класса ехал со своим отцом, присяжным поверенным Гордоном из Оренбурга…»
«Отец переезжал на службу в Москву, мальчик переводился в московскую гимназию. Мать с сестрами были давно на месте…»
«…расспрашивал Григория Осиповича о разных юридических тонкостях и кляузных вопросах по части векселей и дарственных, банкротств и подлогов.»
В начале романа Мише Гордону 11 лет (в 1903 г.):
«..одиннадцатилетний мальчик»…
О внешности Миши известно следующее:
«…гимназист второго класса Миша Гордон, одиннадцатилетний мальчик с задумчивым лицом и большими черными глазами.»
Миша Гордон является евреем и с детства страдает из-за притеснений, с которыми сталкиваются евреи:
«С тех пор как он себя помнил, он не переставал удивляться, как это при одинаковости рук и ног и общности языка и привычек можно быть не тем, что все, и притом чем‑то таким, что нравится немногим и чего не любят? Он не мог понять положения, при котором, если ты хуже других, ты не можешь приложить усилий, чтобы исправиться и стать лучше. Что значит быть евреем? Для чего это существует? Чем вознаграждается или оправдывается этот безоружный вызов, ничего не приносящий, кроме горя?»
Юному Мише свойственно чувство озабоченности о том, что происходит вокруг:
«Его конечною пружиной оставалось чувство озабоченности, и чувство беспечности не облегчало и не облагораживало его. Он знал за собой эту унаследованную черту и с мнительной настороженностью ловил в себе ее признаки. Она огорчала его. Ее присутствие его унижало.»
Во время поездки в Москву на поезде Миша Гордон становится очевидцем самоубийства разорившегося миллионера Андрея Живаго. Позже в Москве Миша учится в одном классе с сыном погибшего — Юрой Живаго:
«Вместе со мною был мой товарищ, гимназист-одноклассник. Вот что тогда же в номерах он мне сообщил. Он узнал в Комаровском человека, которого он раз видел случайно, при непредвиденных обстоятельствах. Однажды в дороге этот мальчик, гимназист Михаил Гордон, был очевидцем самоубийства моего отца – миллионера-промышленника. Миша ехал в одном поезде с ним.»
Вскоре родители отдают Мишу на воспитание в семью своих знакомых — профессоров Громеко. У Громеко мальчик живет вместе со своим одноклассником Юрой Живаго:
«Юру перевели в профессорскую семью Громеко, где он и по сей день находился.
У Громеко Юру окружала завидно благоприятная атмосфера.
«У них там такой триумвират, – думал Николай Николаевич, – Юра, его товарищ и одноклассник гимназист Гордон и дочь хозяев Тоня Громеко.«
Миша Гордон становится лучшим другом Юрия Живаго. Также у мальчиков появляется еще один друг — Ника Дудоров. Все трое остаются друзьями до конца жизни:
«Он был лучшим другом Юрия Андреевича.»
«Кроме того, Юре было приятно, что он опять встретится с Никой Дудоровым, гимназистом, жившим у Воскобойникова…»
Миша Гордон выбирает профессию философа под влиянием книг о религии, которые пишет Николай Николаевич Веденяпин (дядя Юрия Живаго). Влияние этих книг сковывает Мишу вместо того, чтобы двигать его вперед. Он даже думает о переходе в духовную академию. По мнению Юрия Живаго, Миша в своей профессии оказывается слишком далек от жизни:
«Душою этих книг было по‑новому понятое христианство, их прямым следствием – новая идея искусства.
Еще больше, чем на Юру, действовал круг этих мыслей на его приятеля. Под их влиянием Миша Гордон избрал своей специальностью философию. На своем факультете он слушал лекции по богословию и даже подумывал о переходе впоследствии в духовную академию.
Юру дядино влияние двигало вперед и освобождало, а Мишу – сковывало. Юра понимал, какую роль в крайностях Мишиных увлечений играет его происхождение. Из бережной тактичности он не отговаривал Мишу от его странных планов. Но часто ему хотелось видеть Мишу эмпириком, более близким к жизни.»
В 1912 г. Миша Гордон заканчивает Московский университет с дипломом филологом по философскому отделению (далее автор называет его и филологом, и философом). В это время ему около 20 лет:
«Юра, Миша Гордон и Тоня весной следующего года должны были окончить университет и Высшие женские курсы. Юра кончал медиком, Тоня – юристкой, а Миша – филологом по философскому отделению.»
После окончания университета Миша работает на своем факультете редактором студенческого журнала:
«На гордоновском факультете издавали студенческий гектографированный журнал. Гордон был его редактором.»
В этот период Миша Гордон и его друг Юрий увлекаются творчеством поэта Александра Блока:
«Юра давно обещал им статью о Блоке. Блоком бредила вся молодежь обеих столиц, и они с Мишею больше других.»
В 1917 г. Гордон и Дудоров проявляют инициативу и без согласия Юрия издают его книжку. Книга имеет успех. Сам Юрий находится на фронте, так как идет Первая мировая война:
«Юрию Андреевичу писали, что Гордон и Дудоров без его разрешения выпустили его книжку, что ее хвалят и пророчат ему большую литературную будущность…»
После революции 1917 г. Миша Гордон тускнеет, обесцвечивается, линяет как личность, по словам Юрия Живаго. У Миши не остается своего мира, мнения, самостоятельной мысли, которых, вероятно, никогда и не было. Поэтому Юрий даже избегает общения с Гордоном и Дудоровым:
«Странно потускнели и обесцветились друзья. Ни у кого не осталось своего мира, своего мнения. Они были гораздо ярче в его воспоминаниях. По-видимому, он раньше их переоценивал.»
«…как быстро все полиняли, как без сожаления расстались с самостоятельной мыслью, которой ни у кого, видно, не бывало! Теперь Юрию Андреевичу были близки одни люди без фраз и пафоса, жена и тесть, да еще два-три врача-сослуживца…»
Обычно Миша Гордон тяжело мыслит и уныло изъясняется. Но после революции 1917 г. он решает сменить образ и строит из себя весельчака. Это не нравится Юрию:
«Гордон был хорош, пока тяжело мыслил и изъяснялся уныло и нескладно.»
«Но вот он себе разонравился и стал вносить неудачные поправки в свой нравственный облик. Он бодрился, корчил весельчака, все время что‑то рассказывал с претензией на остроумие и часто говорил «занятно» и «забавно» – слова не из своего словаря, потому что Гордон никогда не понимал жизни как развлечения.»
В начале лета 1929 г. Гордон снимает скромную комнату на Малой Бронной в бывшей швейной мастерской:
«…Гордон снимал комнату рядом, на Малой Бронной.»
«Комната Гордона была странного устройства. На ее месте была когда‑то мастерская модного портного, с двумя отделениями, нижним и верхним.»
В 1929 г. Гордон, Живаго и Дудоров по-прежнему являются друзьями и общаются:
«В комнате жил Гордон. У него сидели Живаго, Дудоров и Марина с детьми.»
«Между ними шла беседа, одна из тех летних, ленивых, неторопливых бесед, какие заводятся между школьными товарищами, годам дружбы которых потерян счет.»
К 1929 г. Гордон и Дудоров, судя по всему, являются профессорами. Их вкусы в книгах, музыке и т.д оказываются средними. Юрий Живаго считает, что их средний вкус хуже безвкусицы:
«Гордон и Дудоров принадлежали к хорошему профессорскому кругу. Они проводили жизнь среди хороших книг, хороших мыслителей, хороших композиторов, хорошей, всегда, вчера и сегодня хорошей, и только хорошей музыки, и они не знали, что бедствие среднего вкуса хуже бедствия безвкусицы.»
Юрия Живаго печалит тот факт, что Гордон и Дудоров не владеют даром речи и что у них бедный словарь:
«В этом положении был только Юрий Андреевич. Его друзьям не хватало нужных выражений. Они не владели даром речи. В восполнение бедного словаря они, разговаривая, расхаживали по комнате, затягивались папиросою, размахивали руками, по несколько раз повторяли одно и то же («Это, брат, нечестно; вот именно, нечестно; да, да, нечестно»).
Они не сознавали, что этот излишний драматизм их общения совсем не означает горячности и широты характера, но, наоборот, выражает несовершенство, пробел.»
Гордон и Дудоров являются бесконечно ординарными людьми, по мнению Юрия Живаго. Однако Юрий не решается сказать им эту правду в лицо:
«Однако не мог же он сказать им: «Дорогие друзья, о как безнадежно ординарны вы и круг, который вы представляете, и блеск и искусство ваших любимых имен и авторитетов. Единственно живое и яркое в вас – это то, что вы жили в одно время со мной и меня знали». Но что было бы, если бы друзьям можно было делать подобные признания! И чтобы не огорчать их, Юрий Андреевич покорно их выслушивал.»
Михаил Гордон и Дудоров не умеют свободно думать и управлять разговором, по мнению Юрия Живаго:
«Гордон и Дудоров не знали, что даже упреки, которыми они осыпали Живаго, внушались им не чувством преданности другу и желанием повлиять на него, а только неумением свободно думать и управлять по своей воле разговором.»
«Ему насквозь были ясны пружины их пафоса, шаткость их участия, механизм их рассуждений.»
Из-за отсутствия оригинальности Михаил Гордон предпочитает избитые рассуждения и стереотипность мыслей и чувств:
«Рассуждения Дудорова были близки душе Гордона именно своей избитостью. Он сочувственно кивал головой Иннокентию и с ним соглашался. Как раз стереотипность того, что говорил и чувствовал Дудоров, особенно трогала Гордона. Подражательность прописных чувств он принимал за их общечеловечность.»
Гордон и Дудоров, как и другие советские интеллигенты, склонны к политическому мистицизму. Это раздражает их друга Юрия Живаго:
«Юрий Андреевич не выносил политического мистицизма советской интеллигенции, того, что было ее высшим достижением или, как тогда бы сказали, – духовным потолком эпохи. Юрий Андреевич скрывал от друзей и это впечатление, чтобы не ссориться.»
Несмотря на все недостатки, Гордон и Дудоров остаются верными и надежными друзьями Юрия Живаго. Так, они поддерживают несчастную Марину, неофициальную жену Юрия, когда тот внезапно исчезает из дома:
«Два дня Гордон и Дудоров не отходили от Марины. Они, сменяясь, дежурили при ней, боясь оставить ее одну. В промежутке они отправлялись на розыски доктора. Они обегали все места, куда предположительно он мог забрести, побывали в Мучном городке и сивцевском доме, наведались во все Дворцы Мысли и Дома Идей, где он когда-либо служил, обошли всех старинных его знакомых, о которых они имели хотя бы малейшее понятие и адреса которых можно было найти. Розыски ничего им не дали.»
Когда в 1929 г. Юрий Живаго внезапно умирает, его друзья Гордон и Дудоров искренне горюют о нем:
«…извещенные и потрясенные известием о его смерти друзья вбежали с парадного в настежь раскрытую квартиру…»
«Ее окружали свои люди, одинаково с нею горевавшие Дудоров и Гордон.»
В 1930-е годы Михаил Гордон благополучно работает в университете и ведет безбедную и комфортную жизнь:
«…по отношению ко всей предшествующей жизни тридцатых годов, даже на воле, даже в благополучии университетской деятельности, книг, денег, удобств…»
На рубеже 1930-1940-х годов Михаил Гордон попадает в концлагерь (штрафной лагерь) — ГУЛАГ. Там он работает на лесозаготовке. Находясь в концлагере, Михаил узнает о начале войны, после чего отправляется на фронт в составе штрафного батальона. На войне он чудом выживает:
«Нам не повезло. Из штрафных лагерей мы попали в самый ужасный. Редкие выживали. Начиная с прибытия.»
«…на столбе надпись «Гулаг 92 Я Н 90» и больше ничего.»
«Первое время в мороз голыми руками жердинник ломали на шалаши. И что же, не поверишь, постепенно сами обстроились. Нарубили себе темниц, обнеслись частоколами, обзавелись карцерами, сторожевыми вышками – все сами. И началась лесозаготовка. Валка леса. Лес валили. Ввосьмером впрягались в сани, на себе возили бревна, по грудь проваливались в снег. Долго не знали, что разразилась война. Скрывали. И вдруг – предложение. Охотникам штрафными на фронт, и в случае выхода целыми из нескончаемых боев каждому – воля. И затем атаки и атаки, километры колючей проволоки с электрическим током, мины, минометы, месяцы и месяцы ураганного огня. Нас в этих ротах недаром смертниками звали. До одного выкашивало. Как я выжил? Как я выжил? Однако, вообрази, весь этот кровавый ад был счастьем по сравнению с ужасами концлагеря, и вовсе не вследствие тяжести условий, а совсем по чему-то другому.
– Да, брат, хлебнул ты горя.»
Летом 1943 г. Михаил Гордон уже служит на фронте в звании младшего лейтенанта:
«Летом тысяча девятьсот сорок третьего года, после прорыва на Курской дуге и освобождения Орла, возвращались порознь в свою общую войсковую часть недавно произведенный в младшие лейтенанты Гордон и майор Дудоров, первый из служебной командировки в Москву, а второй оттуда же из трехдневного отпуска.»
На фронте Гордон и Дудоров встречают бельевщицу Таню Безочередеву, которая оказывается внебрачной дочерью покойного Юрия Живаго и Лары:
«– Какая варварская, безобразная кличка Танька Безочередева. Это во всяком случае не фамилия, а что-то придуманное, искаженное. Как ты думаешь?
– Так ведь она объясняла. Она из беспризорных, неизвестных родителей.»
Спустя 5-10 лет Гордон и Дудоров по прежнему живут в Москве. Друзьям уже 55-60 лет. На досуге они читают сочинения своего покойного друга Юрия Живаго:
«Прошло пять или десять лет, и однажды тихим летним вечером сидели они опять, Гордон и Дудоров, где‑то высоко у раскрытого окна над необозримою вечернею Москвою. Они перелистывали составленную Евграфом тетрадь Юрьевых писаний, не раз ими читанную, половину которой они знали наизусть.»
«Состарившимся друзьям у окна казалось, что эта свобода души пришла…»
Это был цитатный образ и характеристика Миши Гордона в романе «Доктор Живаго» Б. Пастернака: описание героя в цитатах.
— Краткое содержание романа
— Все материалы по роману
