 |
| Иллюстрация к повести «Выстрел». Художник К. Рудаков |
«Повести Белкина» — одно из самых известных произведений Пушкина, написанных в прозе.
В этой статье представлена критика о «Повестях Белкина» Пушкина: отзывы критиков и писателей (Достоевского, Толстого), анализ произведения.
Критика о «Повестях Белкина» Пушкина
Ф. М. Достоевский:
«…и летописец, что и Отрепьев, и Пугачев, и патриарх, и иноки, и Белкин, и Онегин, и Татьяна — всё это Русь и русское. <…> где же это русское семейство, которое хотел изобразить Пушкин, в чем его русский дух, что именно изобразил он русского? Ответ ясен: надобно хоть немножко понимать поэзию. Отбросим всё, самое колоссальное, что сделал Пушкин; возьмите только его «Песни западных славян», прочтите «Видение короля»: если вы русский, то вы почувствуете, что это в высочайшей степени русское, не подделка под народную легенду, а художественная форма всех легенд народных, форма, уже прошедшая через сознание поэта и, главное,— в первый раз нам поэтом указанная…»
(Ф. М. Достоевский, «Собрание сочинений в 15 томах», т. 11, «III. Книжность и грамотность. Статья первая», 1993 г.)
«…Но обращусь лучше к нашей литературе: всё, что есть в ней истинно прекрасного, то всё взято из народа, начиная с смиренного, простодушного типа Белкина, созданного Пушкиным. У нас всё ведь от Пушкина…»
(Ф. М. Достоевский, «Собрание сочинений в 15 томах», т. 13, «II. О любви к народу», 1994 г.)
Л. Н. Толстой:
«…Вы не поверите, что я с восторгом, давно уже мною не испытываемым, читал это последнее время … «Повести Белкина», в 7-й раз в моей жизни. Писателю надо не переставать изучать это сокровище. На меня это новое изучение произвело сильное действие…»
(Л. Н. Толстой — П. Д. Голохвастову, 30 марта 1873 г., Ясная Поляна)
«…Давно ли вы перечитывали прозу Пушкина? Сделайте мне дружбу — прочтите сначала все «Повести Белкина». Их надо изучать и изучать каждому писателю. Я на днях это сделал и не могу вам передать того благодетельного влияния, которое имело на меня это чтение.
Изучение это чем важно? Область поэзии бесконечна, как жизнь; но все предметы поэзии предвечно распределены по известной иерархии и смешение низших с высшими, или принятие низшего за высший есть один из главных камней преткновения. У великих поэтов, у Пушкина, эта гармоническая правильность распределения предметов доведена до совершенства. Я знаю, что анализировать этого нельзя, но это чувствуется и усваивается. Чтение даровитых, но негармонических писателей (то же музыка, живопись) раздражает и как будто поощряет к работе и расширяет область; но это ошибочно; а чтение Гомера, Пушкина сжимает область и если возбуждает к работе, то безошибочно…»(Л. Н. Толстой — П. Д. Голохвастову, 7 апреля 1873 г., Ясная Поляна)
А. А. Григорьев:
«…Тип Ивана Петровича Белкина был почти любимым типом поэта в последнюю эпоху его деятельности. …какое душевное состояние выразил нам поэт в этом типе и каково его собственное душевное отношение к этому типу, влезая в кожу которого, принимая жизненные воззрения которого, он рассказывает нам множество добродушных историй, на первый раз даже не нравящихся своим добродушием и простотою, но, в сущности, таящих в себе задачи весьма глубокие?
Пробовали ли читатели в лета своей зрелости перечесть «Повести Белкина», эти повести, которые в лета пылкой молодости привели их в негодование за упадок таланта и сил певца Алеко и Пленника, повести, из которых некоторые казались им ужасно пустыми, как «Мятель», а некоторые даже водевильными, как «Барышня-крестьянка». Они только в первой из них, в «Сильвио», видели отражение пушкинского гения, именно потому, что здесь остался след борьбы с мучительным и тревожным идеалом. В «Сильвио» действительно один из ключей к уразумению нравственного процесса поэта. Но ведь в других-то простодушных рассказах,… вы найдете en germe*, в зерне, и простые изображения простой действительности, непонятно свежие до сих пор еще, хотя и сделанные очерками (как «Гробовщик»), и симпатичность отношений к загнанным, «униженным и оскорбленным» сентиментального натурализма («Станционный смотритель»), и… мало ли что вы в них найдете! Может быть, вы даже с «Барышней-крестьянкой» и с «Мятелью» помиритесь?.. <…>
(*в зародыше (фр.))
В типе Белкина, который так полюбился нашему поэту, выразились начала нашего отрицательного (в отношении к нашему напряженному развитию) процесса. <…>
Белкин пушкинский есть простой здравый толк и простое здравое чувство, кроткое и смиренное, — толк, вопиющий против всякой блестящей фальши, чувство, восстающее законно на злоупотребления нами нашей широкой способности понимать и чувствовать. <…>
Белкин для Пушкина вовсе не герой его, а больше ничего как критическая сторона души. Мы были бы народ весьма нещедро наделенный природою, если бы героями нашими были пушкинский Белкин, лермонтовский Максим Максимыч и даже честный кавказский капитан в «Рубке леса» Толстого. Значение всех этих лиц в том, что они — критические контрасты блестящего и, так сказать, хищного типа…
Тип простого и смирного человека, впервые художественно выдвинутый на сцену Пушкиным в лице его Белкина, с тех пор под различными формами является в нашей литературе: то в лице простого, тоже смирного, но храброго и честного, хотя несколько ограниченного по натуре человека, каков Максим Максимыч Лермонтова; то в лице загнанного судьбою человека, который постоянно спасует перед хищным и блестящим типом… <…>
…влезая в кожу Белкина, он [Пушкин] все-таки не переставал быть ни Алеко, ни Дон-Жуаном…
Личность пушкинская не Алеко и вместе с тем не Иван Петрович Белкин, от лица которого он любил рассказывать свои повести: личность пушкинская — сам Пушкин, заклинатель и властелин многообразных стихий, как личность лермонтовская не Арбенин и Печорин, а сам он…»
(А. А. Григорьев, «Граф Л. Толстой и его сочинения», 1862 г.)
А. С. Искоз:
«…Прежде всего, надо откинуть ходячее представление о том, что «Повести Белкина» представляют собой художественную мистификацию, что поэт, загримировавшись простодушным Белкиным, пропускает все, о чем идет речь в рассказах, сквозь простую душу Белкина, все рассматривает с его точки зрения. …с тем же правом можно было бы сказать, что личности Пушкина не видно и в «Капитанской дочке», и в «Дубровском» и в других прозаических произведениях, если б ему пришло на ум подписаться под ними каким-нибудь псевдонимом.
И язык, и манера и художественные приемы — все обличает в этих повестях присутствие Пушкина, а сюжеты безусловно свидетельствуют о тесной связи с остальными произведениями Болдинского периода.
Из переписки Пушкина с Плетневым за 1830 год тоже видно, что он вначале даже не помышлял об издании своих рассказов под псевдонимом Белкина… <…>
…в этих повестях нет ничего Белкинского, и они совершенно случайно объединены под одно имя…
(А. С. Искоз (Долинин), «Собрание сочинений Пушкина», 1910 г.)
Н. В. Измайлов:
«…«Повести Белкина» дают … широкую картину русской жизни разных общественных слоев — от богатых и даже знатных помещичьих семей до мелких чиновников и городских ремесленников. «Ничтожным героем» является прежде всего по существу сам Иван Петрович Белкин, продолжатель типа Митрофана Простакова из «Недоросля» Фонвизина и незадачливый сочинитель, пробующий себя безуспешно в разных родах литературы. Следует заметить, что в «изданных» им повестях, якобы рассказанных ему разными лицами…, нет … признаков работы над ними Белкина: все они написаны одним автором — Пушкиным, стиль, культура и мысли которого характерны для всего цикла. Некоторые «белкинские» черты присутствуют лишь в рассказчике «Выстрела», однако не во вступительной части повести, не в рассказах Сильвио и графа, но в почтительном, даже униженном обращении с графом самого рассказчика — мелкого помещика, вышедшего в отставку из гусарских офицеров. Однако выбор фиктивных рассказчиков характерен для нового, антиромантического направления Пушкина.
Действующие лица в «Повестях Белкина» принадлежат к двум разновидностям «ничтожных героев». Одни из них «ничтожны» по своему социальному положению. Таковы гробовой мастер Адриан Прохоров и гости на празднике у Готлиба Шульца — словом, все персонажи «Гробовщика»; таков Самсон Вырин, станционный смотритель …; таков и «бедный армейский прапорщик» … Владимир, первый из двух героев «Метели»; таков, по-видимому, и Сильвио, мрачный герой «Выстрела». Почти каждому из них противопоставлен иной герой — житейски счастливый, удачливый, но лично, психологически «ничтожный» — граф в «Выстреле», Бурмин в «Метели», Минский в «Станционном смотрителе». Таков же (без противопоставления) и Алексей Берестов в «Барышне-крестьянке» — «мрачный и разочарованный» романтический герой по внешности, простой и добрый малый в действительности; в сущности, не плохой, но «ничтожный» по духовному содержанию… <…> Особняком психологически стоит Сильвио, отнюдь не «ничтожный» как личность, хотя и «ничтожный» социально, и противопоставленный «счастливому», знатному и богатому графу, «ничтожному», однако, как личность, в духовном смысле.
Намерение Пушкина в «Повестях Белкина» — брать вполне традиционные литературные сюжеты и показывать, как могут разрешаться такие ситуации, если их строить не по литературным схемам, а в зависимости от неожиданных и не укладывающихся в схемы поворотов, происходящих в действительной жизни.
Осуществить такое творческое намерение можно было только изобразив в качестве героев новелл простых людей, живущих в обыденных условиях, какими являются все персонажи «Повестей Белкина»; но именно этих простых и «ничтожных» с виду людей ставит порою судьба, т. е. сама жизнь, в необычайные, чаще всего трагические положения или, наоборот, приводит к неожиданной и «счастливой» развязке…
…«Повести Белкина» внесли в русскую литературу разнообразные типы «ничтожных героев» — простых людей, судьбы которых складываются не по традиционным литературным схемам, а так, как складывается сама жизнь с ее неожиданными поворотами, заключается их громадное, не только литературное, но и историческое значение: «Повести Белкина» … явились выражением новых тенденций русской общественной жизни…»
(Н. В. Измайлов, «Медный всадник» А. С. Пушкина. История замысла и создания, публикации и изучения»)
Это была избранная критика о «Повестях Белкина» Пушкина: отзывы критиков и писателей (Достоевского, Толстого), анализ произведения.
